Сказка о юном Зиве
Посвящается большому ребёнку - Кротовой Наталье.
Произведение для
младшего школьного возраста.
I глава.
Каждый день на планете феи добра совершали новые чудеса, а об их старых свершениях все очень быстро забывали. Появлялись новые поколения, а старые исчезали с лица земли. Ничто не могло устоять на одном месте: крохотная улитка ползла на завтрак, птицы, сбившись в стаи, образовывали геометрические фигуры, стараясь прикоснуться к горизонту, и даже лучи света незаметно тянулись к новым землям на этой большой планете. И так сотни лет повторяется эта круговерть…
Ветер по-дружески трепал траву, молодые деревца всегда кланялись ему ниже, чем их деды и прадеды, а самые старейшие из всех деревьев только слегка раскачивали свои ветки, будто прощаясь, а не здороваясь.
Для кого-то этот день был первым днём в его жизни, но для воробья Зивы он был таким же необычным, как и все четырнадцать дней его существования на этой планете. У воробьёв существовал такой обычай, - на шестнадцатый день новорожденного показывать старейшему в семье родственнику. В семье желторотого Зивы самым старшим и почитаемым родственником был его прадедушка. О прадедушке ходили легенды, о его мудрости складывались сказки и даже какой-то человек, которого звали Максим Горький написал о нём небольшую историю. Но никто из воробьёв эту историю не читал, оттого, что воробьи не умеют читать.
Каждое лето на старейший дуб мира слетались тысячи самых умных и почитаемых воробьёв. Они рассказывали истории из своей жизни, спорили о чём-то непонятном, а самые почитаемые воробьи сидели на верхней ветке дуба. Эта ветка была коротка, да и самых почитаемых воробьёв было очень мало. На этой ветке сидели те, кто ни о чём не спорил, и ничего не говорил; они, молча слушали, как другие воробьи, перебивая друг друга, вели сумбурную беседу. Прадедушка малыша Зивы входил в число самых почётных и каждое лето жил на том самом старом дубе, которому в мире не было равных. На этом же дубе, на нижних ветвях, с недавнего времени по решению совета старейшин гостил и Зива с папой и мамой. Надо сказать, что этот дуб был очень горд собой: он никогда никому не кланялся и никого не боялся, даже самого сильного урагана. Но, несмотря на всю величавость и могущество, он был одинок. Он рос посреди поля, трава, окружавшая его, как-то пыталась с ним заговорить, но дуб не хотел говорить с неравными себе. Он попытался заговорить с облаками, но облака тоскливо проплыли мимо него и не ответили. Старик дуб понимал язык животных и птиц, но они даже не хотели слушать его кряхтящих, скрипучих слов, так он и жил в полном одиночестве среди непонятного мира. Спустя двадцать лет, с тех пор как с ним заговорила трава, он был согласен ей ответить, но теперь уже трава не сочла нужным говорить с таким высокомерным дубом, она лишь прошептала: «Былого не вернёшь, и каждая обида, остаётся глубоко в сердце обиженного». А дуб продолжал погружать свои корни всё глубже в землю и думал, что именно он вращает её вокруг всемогущего светила.
Лучи солнца шаловливо проникали сквозь его ветви, и часть маленького гнезда Зивы была обильно залита светом, другая часть оставалось в тени густорастущих листьев дуба, которые скрывали гнездо от мокрых поцелуев дождя.
Зива, с помощью клюва своей мамы, очистил пёрышки и теперь был готов к встрече с таким важным гостем как его прадедушка.
На пятнадцатый день жизни Зивы, папа сообщил ему, что с того дня, когда он станет шестнадцатидневным юношей, к нему каждый день будет прилетать прадедушка и обучать его житейским мудростям или, проще говоря, - жизни. И этот день настал сегодня.
Зива с нетерпением ждал встречи с прадедушкой, и каждая минута приближала его к открытиям, о которых ему расскажет его мудрейший родственник. Не прошло и мгновения, как на ветку сел неизвестный Зиве старый воробей: во всю длину его клюва была толстая царапина, которая теперь поросла крепким наростом, его перья были хорошо вычищены, но старый воробей, казалось, был навечно сгорблен и постоянно глухо покашливал. Его покашливание начал раздражать Зиву, этот старый воробей мешал наслаждаться молодому желторотику мечтами о неизвестном мире, который будет открыт ему сегодня. Старый воробей продолжал покашливать и Зива спросил:
- Дедушка вам чего?
- Мне? - громко кашлянув, спросил воробей и легко спрыгнул к гнезду Зивы, – Мне бы ученика юного, я учитель.
- У меня есть учитель - это мой прадедушка, самый почитаемый и всеми уважаемый воробей. Мама говорит в нём нет изъяна и у него нет недостатков. Он так же красив, как и умён. Он галантен, и он носит белую ниточку в форме кольца на ноге, о ней мне рассказал папа. Эту белую ниточку даровал ему воробьиный совет старейшин много лет тому назад за его мудрость.
- Неужели именно так выглядит твой прадедушка? – спросил старый воробей и приглушенно кашлянул.
- Именно так, – с гордостью ответил Зива.
- А если я тебе скажу, что ты не узнал своего прадедушку.
- Как так? - изумился Зива. - Я не видел своего прадедушку, и узнавать мне некого. Мой прадедушка должен прилететь с минуты на минуту.
- Ну, во-первых, если говорить честно, у воробьёв нет часов, и они измеряют, время по тени дерева, падающего на траву, - отвечал старый воробей, а затем, прокашлявшись, продолжал. - А во-вторых, Зива…
Зива вытянул голову с вопрошающим видом: «Откуда этот старичок знает моё имя?».
А старичок продолжал:
- А во-вторых, Зива, вещи не всегда такие, какими их себе рисуешь в своих мыслях. Часто ли жук, пойманный мамой тебе на обед, был похож на жука твоего воображения? Вот и я, видимо, не похож на прадедушку из твоей мечты, но всё же, именно я твой прадедушка, а что касается белой ниточки так вот она.
У Зивы почернел клюв, (у воробьёв это цвет стыда). Он что-то хотел сказать, но запнулся на первом же слове и опустил глаза.
Да, прадедушка Зивы был похож на обыкновенного состарившегося воробья: в его внешности не было того, чтобы отличало его от других, кроме, иногда надеваемой им на ногу белой ниточки. С виду он был спокоен, слегка робок, но в его груди билось сердце отважного и храбрейшего воробья. Много ли среди нас тех, чья внешность ничего не выражает, но чьи поступки говорят за него гораздо больше чем все слова?
- Ну, ничего, ничего, малыш, ты всего лишь не узнал старого деда – это ведь не беда. Некоторые проходят мимо своего счастья – счастья любви, и в конечном итоге идут мимо настоящей жизни. Вот это плохо - так уж плохо. А что плохого в том, что ты меня не узнал? За то, ты незаметно для себя узнал нечто новое, - сказал прадедушка Зивы и улыбнулся.
- Дедушка, а что я узнал? – приглушенным голосом прочирикал Зива.
- Ты узнал важное правило жизни: вещи, не всегда открыты глазу, ведь глаза обманчивы и иногда лукавят и врут тебе, как плохой товарищ.
- А что это такое товарищ? - перебивая, спросил Зива.
- Ну, внучок, товарищ - это твой знакомый воробей, и не друг он тебе, и не враг, говоря проще… знакомый о котором ты не так уж плохо думаешь, - быстро произнёс прадедушка Зивы, - ну, да не в этом суть. Просто сердце всегда поможет тебе выбрать и друга, и подсказать кто враг. Поэтому всегда слушай внимательно, смотри в оба и не забывай пропускать всё через неугасаемое сито своей правды.
- Ну, дедушка, какое там сито, ты мне объясни сначала, что такое сердце.
- Да, маленький, да - произнес, старый воробей, глядя куда-то в сторону, – Сердце это то, что сейчас бьётся у тебя в груди, приложи крылышко, и ты услышишь его стук. Оно твой главный советчик. Советчик… это тот, у которого ты просишь верный совет. Это нормально, когда ты что-то не понимаешь. Все мы когда-то что-то не понимали. Всё приходит постепенно, пос-те-пе-нно.
Так вот, сердце тебе всегда подскажет, в ком есть зло, а в ком святое добро. Оно отчасти управляет тобой, оно любит, и ты любишь вместе с ним, оно печалится и тебе хочется заплакать. Всё, что есть в тебе - это ты. И твоё сердце это тоже часть тебя.
Зивин мозг проглатывал, не пережёвывая всю информацию, которую обильным потоком лил на него прадедушка и мысленно восхищался всему новому, такому необычному, слегка сложному, но уже такому радовавшему.
После недолгой паузы старый воробей продолжал. - И так меня зовут Афанасий Павлович Прытько. Моё имя означает «бессмертный», но это всего лишь имя, а имя без человека, то же самое, что забор без досок, а значит, имя ничего не значит. Ведь верно же? – прадедушка Зивы говорил медленно и вышагивал около гнезда Зивы.
- Верно, Афанасий Павлович! – уже с большей уверенностью отвечал Зива.
- Называй меня просто Афанасий. Отчества сильно отделяют людей друг от друга. Их придумали те, кто хотел к себе большего уважения. И это ещё одно заблуждение, что можно добиться признания или почтения, поставив себя выше кого-нибудь. Кто знает, что у тебя за душой и о чём ты думаешь, и уважаешь ли ты кого-либо? Ведь можно в лицо улыбаться своему знакомому, а за его спиной клеветать на него.
Солнце багряной полосой растекалось по горизонту. По застланному цветами полю, гулял тёплый ветер, разнося запах чего-то сладкого, одновременно горького и колючего. А вблизи настраивали свои скрипки тысячи кузнечиков.
- Сегодня ты узнал, что внешность обманчива и теперь я расскажу тебе небольшую притчу, что-то вроде сказки, я их знаю тьму-тьмущую, - говорил Афанасий. - Сказки необходимы всем и взрослым и детям. Детям они помогают стать чуть взрослее, а взрослых они учат не забывать святых дней детства. Но сначала спрошу тебя о том, знаешь ли ты кто такие люди?
- Они огромные. Я видел человека, папа сказал, что это грибник. Он был с кудрявыми волосами, - отвечал Зива.
- Ну, вообще-то, все люди разные: у кого, кудрявые волосы, у кого прямые, а у некоторых их вообще нет. Просто нет ничего одинакового на этой земле, даже похожее найти трудно, если ты смотришь вглубь вещей. Ну, да ладно, всё постепенно. Всё пос-те-пен-но, - медленно проговорил Афанасий, - А сейчас, я расскажу тебе обещанную сказку.
Афанасий говорил нараспев, смотря куда-то за горизонт, и казалось, именно оттуда он черпал слова и составлял из них волшебную цепочку, превращавшуюся в чудесную сказку.
- Давно это было. Так давно что слова, существовавшие тогда, уже стёрлись с лица земли, оставив после себя лишь свой смысл. Это было миллионы лет назад, солнца не существовало, не существовало и луны, а небо было вечно вышито тысячами созвездий. Люди, жившие у подножья высокой горы, не видели друг друга в лицо, и их слова, заменяли их внешность. В те времена каждое слово было словом души и о том, чтобы сказать неправду никто и помыслить не мог. Люди проводили часы за беседами, и им это доставляло несказанное удовольствие. Влюблённые говорили слова от чистого сердца. А на пике той самой высокой горы жил мальчишка, чьё имя было Гелиос, он был буен, горяч, и вдобавок к этому он был бессмертным богом. Должен сказать, что люди, жившие тогда, создавали богов, чтобы верить им. Ведь всегда нужно кому-нибудь верить и знать, что тебя не обманут. Вера всегда бесконечна и бессмертна, а вместе с ней бессмертны и те, кому ты веришь всем сердцем.
Гелиос был так прекрасен собой, что тьма освещалась светом его красоты. Все боги отвернулись от него, потому что знали - этот мальчишка безумно влюблён в себя. И боги, собравшись, осудили Гелиоса за самовлюблённость… Они приковали его к горизонту, чтобы он жил в вечном одиночестве. В то время жила и богиня красоты, кто-то и по сей день утверждает, что она была необычайно красива, но на самом деле она была уродлива, при рождении она потеряла слух и стала близорука, то есть видела только те вещи, которые были рядом с ней. Из-за своей врождённой глухоты она не слышала трели человеческой речи и думала она, что красота это нечто внешнее, что можно увидеть вблизи. Харита выкрала ключи от подземного царства у Нюкты – богини ночи, чтобы освободить Гелиоса, а за это он должен был показать ей внешнюю человеческую красоту. Гелиос был без памяти влюблён в себя и увидел в предложении Хариты возможность показать свою красоту миллионам людей. Но боги узнали об их сговоре и прокляли одного и другого. Когда средь ночи из-за горизонта показался проклятый Гелиос, люди не могли на него смотреть и отворачивались, потому что его свет слепил их. Так происходит и сейчас, на Гелиоса в виде солнца не может смотреть не один человек. Его проклятие пройдёт лишь тогда, когда того захочет луна, и ходит он за ней и по сей день, встречаясь с ней примерно раз в сто лет, во время их затмения. Но даже в эти короткие встречи Луны с Гелиосом, она не снимает с него проклятия богов, потому что он ещё слишком любит себя.
Богиня красоты Харита, светом Гелиоса, осветила ложную красоту внешности, её можно было увидеть лишь глазами, за это старейшие боги замуровали её в круглую комнату, состоящую сплошь из зеркал, чтобы она, смотря в них, видела своё внешнее уродство. А сердце людей и по сей день помогает видеть истинную красоту - красоту души.
Зива протяжно зевнул. Афанасий видя это сказал:
- Да, утомил тебя старый дед.
- Что ты дедушка, я очень рад, что ты теперь будешь прилетать ко мне, - сонным голосом проговорил Зива.
- И я очень рад, что у меня такой внучок.
- Мама с папой говорят, что любят меня, а ты бы не мог рассказать мне, что такое любовь.
- О, это самое замечательное чувство и завтра я тебе расскажу о нём, но только завтра.
Не успел Афанасий договорить, как Зива уже спал. Прадедушка поцеловал внука в макушку и попрощавшись с родителями Зивы быстро улетел. Родители сидели на ветке, которая была чуть выше, той, где было их гнездо и где сейчас сладко сопел спящий сын; они, прижавшись друг к другу, смотрели на поднимавшуюся над багряно-жёлтую таинственную луну.
II глава.
Солнце начинало выходить из-за горизонта. Росинки, замерев, плавно раскачивались, вдыхая сладкую горечь луговых трав, а растрёпанные облака, плыли и плыли по бездонной синеве.
Зива уже успел проснуться и разбудить родителей. Папа полетел искать самого большого червяка для своего сынишки, а мама со всей своей нежностью и любовью начинала чистить пёрышки Зиве. Зива, высовываясь из гнезда, постоянно оглядывался по сторонам и всё спрашивал: «Когда прилетит дедушка?». Мама воробьиха отвечала, что дедушка не прилетит пока ты не поешь, но Зива не хотел есть, и казалось, мамин ответ его не устраивал и он снова и снова задавал свой сокровенный вопрос, желая получить на него более подходящий и точный ответ. Зива, убедившись, что мама твердо решила его накормить, принял решение повиноваться родителям и поесть, в конце концов, папа же не зря летал за самым большим червяком. Червяк и вправду оказался вкусен. И теперь Зива подгонял время к встрече с прадедушкой, но почему-то время не подгонялось, оно не бежало, как в минуты счастья или радости, а медленно вышагивало.
Прошло ещё некоторое время, и на гнездо приземлился долгожданный гость.
- Ну, здравствуй, юный гений, - проговорил в своей манере Афанасий.
- Здравствуй дедушка.
- Сегодня я отвечу на твои вопросы. Ну, конечно не на все вопросы я могу ответить, да и время противная штука – всё оно куда-то бежит своими необъятными шагами, забирая у нас ценные мгновения. Ну, начнём с того что, если помнишь, ты задал мне один очень важный вопрос. Какой?
- Что такое любовь? – ответил Зива.
- Верно. Так вот, это очень сложный вопрос. Но разве это значит, что мы не должны искать ответ? Конечно, мы должны попробовать объяснить, что это такое, - говорил Афанасий. – Во-первых, любовь – это чувство, чувство, которое и по сей день не может объяснить не один человек. Кто говорит, что может объяснить, что это такое, - тот просто не любил, а наблюдал за любовью со стороны. Видимо я отношусь к числу тех, которые в своей жизни испытали это великое чувство и мои объяснения, может быть, покажутся тебе наивными, но я всё же очень постараюсь, чтобы ты понял суть… Испокон веков существует масса чувств, некоторые люди по ошибке могут назвать одно из них любовью. Ошибиться в своих чувствах довольно легко, одно чувство с лёгкостью может перейти в другое: дружба, может перейти в любовь или, например, привязанность тоже может перейти в любовь. Но настоящая любовь, по моему скромному мнению, не переходит ни в одно чувство. Венцом всему служит любовь. Она глубоко живёт в сердце, - на этих словах Афанасий запнулся, как будто что-то вспомня. – Да, мои примеры похоже на дерево без веток. Лучше я расскажу тебе историю про любовь, чем буду рассказывать о любви без истории.
Давным-давно, в огромнейшем лесу жил один человек, его звали Авив. Он был молод и красив. Его мать не дожила до тех дней, когда смогла бы увидеть сына во всей красе и цветущей молодости Его отец пропал четыре года назад, уйдя по грибы, он заблудился в лесу. И Авив был бесконечно одинок. Лесные зверюшки любили его, птицы каждый вечер пели ему колыбельную, а по утрам возвещали его о восходе солнца.
Было это в зимнюю стужу. Дятлы отбивали дробь, стараясь разогреться, зайцы согревались, барахтаясь в сугробах, всё в лесу мерзло и дрожало от холода. Авив сидел дома и перемалывал собранные им осенью зёрна. Неожиданно в дверь постучали, Авив, открыв ее, увидел перед собой белого воробья, он был бел не от коснувшегося его мороза, а от рождения. Не удивляйтесь, и сейчас встречаются белые воробьи. Никто не в силах понять, отчего они белы, знак ли это отличия или что-то неестественное по своей природе, никто ничего не знает о них. Авив взял воробья и занёс к себе в лачугу, согрел его теплом своих рук и накормил его крошками чёрствой лепёшки. И с тех пор жили они вместе.
Как-то раз, сидя у печи Авив начал причитать:
- Ах, почему я так несчастлив, - говорил он, - от чего возле меня не сидит человек, с которым можно было бы поделиться своим несчастьем или радостью, печалью или весельем. От чего я так одинок, и некого мне любить. Лишь о том я молю каждый божий день, как бы мне найти любимого человека.
Во всё время роптания Авива, белый воробей сидел поодаль и слушал его. Слова, которые с такой жалостью выходили из сердца бедного юноши, заставили воробья рассказать о тайне всех их белой братии. Тайна заключалась в том, что белые воробьи умеют говорить человеческим языком.
- Не печалься, - сказал воробей. – Ты ещё сможешь найти свою любовь, а как я тебе подскажу. Ступай от вечно-жёлтого дуба через дикую чащу леса, не бойся ни веток преграждающих тебе путь, ни тьмы, поселившейся среди деревьев. Из этой тьмы будут дикими, истошными воплями кричать тебе невидимые сущности, но, самое главное, ты не бойся, не трепещи перед стаей волков, смотрящей на тебя голодными глазами, и помни только одно, что твоё решение твердое и не свернешь ты назад от своей цели. Если ты будешь думать иначе, то тебе навеки остаться в том дремучем лесу. Как только ты выйдешь из леса, на твоём пути будет стоять прекраснейший дворец, а его владелица будет красивейшая девушка, именно она и сможет стать дамой твоего сердца.
На следующий день Авив собрался в путь. И действительно, как говорил воробей за вечно-жёлтым дубом была непроходимая чаща дикого леса, и невидно было конца ей, и тьма покоилась под чёрными ветвями высохших деревьев. Авив, отводя кривые ветви руками, зашёл в дикую чащу леса, прошёл несколько версты, и сухие деревья расступились перед ними, так как знали, если человек что-то пожелал всем сердцем, он добьётся этого, несмотря ни на что. Долго, ох, как долго Авив провёл в пути. Он устал, проголодался, но шаги его были по-прежнему уверенные и твёрдые. Наконец он вышел на поляну, застланную бархатным одеялом снега, и увидел перед собой величественный замок с четырьмя длинными башнями, окружавшими его. Дверь у дворца была сделана из громадного дубового массива и на ней висел замок непомерной величины. На одном из створов ворот, на огромной цепи, висел деревянный молот, ударил Авив им в двери, и глухое эхо разнеслось по всем комнатам дворца, но никто не ответил ему. Снова Авив ударил в дверь, но опять никто не ответил. А владелица дворца наблюдала за ним, и уж так приглянулся ей Авив, что, казалось, краше его нет на всем свете. Её матушка перед кончиной строго-настрого предупредила, что её любимый сам сможет найти дорогу к ней, и незачем ей торопить своё счастье… – всему своё время. Но девушка так отчаянно полюбила Авива, что заговорила с ним из своих покоев:
- Добрый странник, что ты ищешь у стен этого дворца?
Авив, услышав голос, отвечал:
- Я ищу любовь.
- А что ты сделал, чтобы найти её? - звучал голос.
- Я прошёл сквозь мертвый лес, волчья стая обступила меня со всех сторон, но я всё равно шёл и шёл по колено в сугробах, я изголодался, измучился и вот теперь никто не открывает мне дверь.
- А пробовал ли ты сам отворить её? – спросил голос.
- Так там же замок! – произнёс измученно Авив.
- Все кто подходил к этому дворцу, всегда боялись замкóв, так как не твердо было принятое ими решение и не верили они в себя, а ведь «вера горами движет», - проговорил голос и замолчал.
Тогда Авив подошёл двери и решил попробовать разорвать цепи окружавшие замок, но стоило ему прикоснуться к ним, как они рассыпались от ржавчины.
Он зашёл во дворец, прошёл через комнаты дивной красоты, и в самой высокой из башен встретил свою любимую. Сердце Авива защемило и ему показалось, что оно впитало в себя новую жизнь под названием «любовь».
Говорят, разные есть проявления любви, - уже другим голосом, спокойно и обыденно говорил Афанасий, - любовь к деньгам, любовь к какой-то определённой вещи, но, по моему мнению, всё это иллюзия. Любовь к человеку, к родине - этой лишь любви есть место в сердце.
Любовь подвластна лишь сильным и решительным. Как говорил один великий человек: «Хочешь быть любимым - будь достоин любви».
Неожиданно дуб заскрипел ветками, зашелестел листьями. Речи старого воробья разбудили в нём былые воспоминания давно ушедших дней. И вспомнилось дубу, как он был молод и как внутри него бурлили соки жизни.
Было это триста лет назад, в день, когда дождь со всей своей силой впивался в землю. Такого буйного настроения у стихии дуб не видал со времён своего рождения. Целый день дождь вонзал свои холодные жидкие искры во всё живое, к ночи подоспел град, и бил он всё на своём пути. На мгновение из разорванных и безжалостных туч показалось луна, освещая одиноко стоящий дуб. И заметил он возле себя пробивавшийся из земли росток, который дрожал от ветра и дождя. Сердце дуба защемило, и по коре его потекли горячие слезы, наклонился он и закрыл своим телом утопающий в луже росток. Утром дождь под руку с градом ушли веселиться к другому горизонту. А росток вскоре вырос, и обернулся прекрасной девицей-березой. Она часто разговаривала с дубом, а он, как будто не расслышав её слов, прислонялся к ней своими ветками, дотрагиваясь до её серёг. Они говорили обо всём, но дуб ни разу не заговорил о своих чувствах к ней. По ночам он не мог уснуть, терзаемый своими мыслями и каждую ночь, давал себе слово, что завтра признается ей в любви. Но проходило одно завтра за другим, а он не мог признаться в чувствах своей любимой…
Не так далеко от дуба росли уже пожилые и юные берёзы, образовавшие небольшой лес, и теперь они обсуждали только одно: людей, ходивших вблизи их, с непонятными им инструментами.
Как-то знойным утром земля, и всё живое содрогнулось от зычной песни топоров, приглашавших на последний танец белые берёзы.
- О мой милый, родной дуб, - дрожа от людского холода, говорила его подруга, берёза, - я чувствую, что завтра и ко мне придёт топор, а я так и не сказала о том, что люблю тебя с того самого момента, как проросла на свет. Твоё могучее тело люди не смогут сломить, но время! всевластное время, потихоньку подпиливая нас, старит нам не только тела, но иногда и души, и, кажущеюся вечностью любовь. И об одном я тебя молю - пронеси в себе нашу любовь до конца столетий. Ведь я чувствую, ты любишь, ты умеешь любить, а уметь любить – это огромный дар.
По коре дуба текли слезы. И отвечал он:
- Любимая. Я так боялся поторопиться с признанием в любви, что теперь боюсь, что опоздал с ним. Прости меня за глупую робость. Прости…
Проплывавшая мимо маленькая тучка, услышав этот разговор, расплакалась и незаметно для себя оказалась лужицей на земле.
На следующие утор дровосеки подошли к дубу и долго удивлялись тому, как плотно, будто бы вросла в его ствол уже не молодая береза… Она была ими срублена, а дуб остался стоять в своём горько безжалостном одиночестве.
И теперь через три века, он стоит всё также чуть искривленный, с толстой корой, по которой медленно начал расползаться равнодушный мох забвения.
Дыханием ветра разнёсся терпкий аромат мокрой полыни. Зива громко чихнул.
- Будь здоров, дорогой мой! Будь здоров! – сказал Афанасий.
III глава.
День уже давно перешёл за черту обеда, солнце всё ближе клонилось к горизонту, и небо было безгранично в своей сказочной глубине.
Прилетевшая на дуб сорока выговорилась и улетела. Она всегда желала лишь выговориться. Чужие речи тяготили и отнимали массу её «бесценного» времени.
Её величество бабочка с упоением, танцевала кадрили, перед свои другом, - графом-гусеницей. Среди бабочек было унизительно дружить с насекомыми, которые не умели летать. Но ведь её другом была не просто какая-то гусеница, а сам граф. А граф-гусеница, все время незаметно для себя краснел, когда его называли графом, так как к этому титулу не имел никого отношения, он даже не знал точно, что обозначает это слово, но когда впервые услышал его сказал сам себе: «Сколько гордости в этом коротком слове. Ведь оно не может быть великим само по себе, этому слову обязательно нужен тот, кого оно сможет возвеличить». И когда он увидел прекрасную бабочку, у него само собой сошло с уст: «Здравствуйте. Меня зовут граф-гусеница» и бабочка смущенно ответила ему поклоном...
На старом дубе всё так же сидели Афанасий со своим внучком Зивой. Афанасий по своему обыкновению смотрел куда-то вдаль, запрокинув голову, Зива же напротив втягивал свою голову в плечи. Он за последние два дня получил столько новых знаний, что теперь, вспоминая каждый урок дедушки, старался переосмыслить его. Непонятные чувства рождали в нём полученные знания. Думалось ему, что же будет через несколько лет, когда он узнает обо всём, что ему следует знать и какова, тогда будет его жизнь, будет ли он так же, как его прадедушка смотреть куда-то вдаль с видом полного упоения. И хотелось Зиве всё так же постигать новые горизонты и учиться новым знаниям и жить, познавая жизнь вечно, даже если будет он умнейшим и всезнающим из воробьёв.
А Афанасий вспоминал свою первую и единственную любовь, свою жизнь, и мысли. И в уме выводил он новые правила для повседневной жизни, должно быть уже, когда-то выведенные, но сам процесс преобразования старых знаний в новые занимал его и радовал. Дивился он тому, что в некоторых мыслях противоречит себе, и всё более обширно и путано понимает что такое жизнь. Каждый раз, думая о жизни, он погружался в мысли и блуждал по новым, ранее не открытым, таким сложным для понимания и одновременно простым истинам.
Зива, нарушив молчание, спросил:
- Дедушка, а почему ты мне так много рассказываешь о людях и так мало о воробьях.
Афанасий, казалось, не слышал вопроса. Ничто не отразилось на его мужественном лице, и сам он походил на мраморную статую.
- Дедушка, а дедушка?! – не унимался Зива и уже вытянувшись на носочках из гнезда, не говорил, а пищал.
- Ты спрашиваешь меня почему? – повернувшись лицом к Зиве, медленно, проговорил Афанасий, - это оттого, что у человека есть всё, о чём он даже не подозревает. Ум человека изощрён, а желания… желания, к сожалению, иногда примитивны. Люди и сами не понимают, что могут добиться всего. В сущности, человек это самое сложное, что есть во всей вселенной. Стоит его понять и перед тобой откроется весь мир. Да и воробьи мало чем отличаются от людей. Люди не знают, как мы умны, - говорил Афанасий и глаза его блестели от слез, - У всего живого есть душа…
- Дедушка, мне никак не понять что такое душа, – едва слышно проговорил Зива.
- О, мальчик мой, ты задал мне вопрос, на который в своей жизни никто не ответил до конца. На некоторые вопросы ищешь ответ всю жизнь и даже если так и не найдёшь его, ты в конечном счёте поймёшь, что прожил жизнь не бесцельно!
Афанасий в одночасье замолчал, и всё вокруг стало так тихо и задумчиво, что даже ветер постыдился шевелить траву и играть листьями. Где-то вдалеке заголосила кукушка, ища своих детей, о чём-то трещали кузнечики, и пахло свежестью, принесённой эхом ветра.
- Дедушка, ну всё же, что такое душа? – робко и одновременно с тем требовательно переспросил Зива.
- Ах, Зива, как бы тебе объяснить. Душа это ты сам, настоящий, такой, какой ты есть на самом деле. Это ты живущий в себе.
- Ну, дедушка ты окончательно меня запутал «ты живущий в себе». Как так? Что, я это не я?
- Да нет же, просто все могут врать, приспосабливаться и строить из себя то, чем не являются. Например, надень ты почётную белую ниточку на лапку и ты с виду уже другой, весь важный и неприступный в своём величии. А душа, душа твоя никогда не врёт, она бывает защимит, когда тебе плохо и одиноко, что, сколько бы ты не притворялся счастливым и беззаботным, она скажет тебе: «А нет брат, ведь трудно же тебе на самом деле. Зачем лукавить?». Или бывает, она поёт, и так тебе хорошо, что хочется жить вечно под счастливые трели души. Душа. Кто её поймёт… Бывает, расплачешься, а сам думаешь «С чего бы это?», а просто душа захотела выплакаться. Она твоё неподдельное «Я». И нельзя заставить душу измениться, она всегда будет естественна и чиста, как сама святая Правда.
Зива кивнул головой, после чего спросил:
- Дедушка, я не слишком много спрашиваю?
- Конечно, нет, - отвечал Афанасий, - ведь это нормальное стремление узнавать всё новое и неизвестное. Я помогу тебе научиться всему. Вот точно так, как сказал сейчас я, говорил мне мой прадедушка, в моём далёком детстве, а сорока, передразнивала его: «Я научу тебя всему! Я научу тебя всему! Трепло твой дед! Стремиться объять необъятное!». И мой прадедушка равнодушно отвечал ей нарочито шепелявя: «Мисиш сшорока, объять необъятное - это значит пытаться жить, а не шуществовать, оштавив швои мечты».
- Зива, - продолжал Афанасий, - завтра я последний раз буду рассказывать тебе, все, о чём бы ты хотел узнать.
- Но дедушка, разве ты не будешь навещать меня дальше, неужто только завтра, неужто только завтра будет последний день, когда я смогу тебя увидеть, - говорил Зива, захлёбываясь своей речью и глаза ёго наполнялись невыплаканными слезами.
- Нет же, мальчик мой, мы ещё не раз увидимся, просто завтра последний день, в который ты должен твёрдо стать на крыло.
Конец фразы Зива не понял, да и ему не хотелось понимать, всё самое важное он услышал в первых словах своего прадедушки и с торжествующим видом, повторял их про себя «мы ещё не раз увидимся!», «мы ещё не раз увидимся!».
Смеркалось. Афанасий расстался с Зивой ещё до луны, обещав, что завтра будет исключительный день в его жизни.
Зиву обхаживала его мама, расчищая ему пёрышки и кормя наивкуснейшим жуком, а его папа рассказывал о дальних странах и загадочных горизонтах.
Старый дуб кряхтел невпопад ветру. Ночью он заговорил с маленьким мышонком, пробегавшим возле него.
- Маленький мышонок, - окликнул старый дуб шёпотом.
Мышонок, приподнявшись на задние лапки, старался разобрать кто с ним говорит.
- Маленький мышонок, - повторилось снова. – Это же я старый дуб.
Мышонок, пропищав в ответ:
- Разве может дуб разговаривать языком животных?
- Наши сердца от любви и от безысходности говорят на всех языках мира, - отвечал старый дуб.
- Дуб, неужто ты влюбился в меня? – спрашивал мышонок.
- Нет же малыш, просто на моём сердце лежит печать безнадёжности, никто меня не любит, никто не хочет заговорить со мной, и никому я не нужен.
- Как же так? – дивился мышонок, - Ведь в твоих могучих ветвях строят себе дома множество птиц, земля поит тебя водой и дождь, проходя по этому полю, обязательно омывает тебе листья.
- Да это так. Но никто не хочет заговорить со мной.
- Дуб, тебе надо бы поучиться у детей, ведь они всегда просят того, чего хотят, а не ждут манны небесной, - пропищал мышонок и скрылся в траве.
IV глава.
Солнце только проснулось, простирая свои золотые лучи, и протыкая ими горизонт. Ветер растерянно бродил по полю и не найдя ничего интересного уныло побрёл на другие просторы. Граф-гусеница удручённо ел, выросший посреди поля огромный гриб и думал о прелестной бабочке, которая теперь танцевала перед царь-гусеницей. «Глупые они, эти бабочки им бы всё балы да известные и именитые знакомые…. Что проку в титуле или имени, ведь оно написано не на сердце», - думал граф-гусеница про себя.
На старый дуб отовсюду слетались тысячи воробьёв. И солнце, дошедшее до самой верхушки неба, провозгласило знаменитый день птиц.
Афанасий прилетел, когда воробьи галдели и обсуждали то, чего Зива ещё не мог понять.
- Дедушка здравствуйте, а о чём они спорят, - этими словами Зива встретил Афанасия.
- Здравствуй, здравствуй внучок, - широко растягивая слова, проговорил Афанасий. – О чём они спорят? Так это понять не мудрено. Власть они делят, власть.
- Дедушка, а зачем им власть? – удивлённо и испуганно спросил Зива.
- Управлять они хотят, такими как ты и я, хотят, чтобы им верили.
- Богами что ли задумались сделаться? – недовольно пропищал Зива. И старая воробьиха сидящая на этой же ветке презрительно оглядела с головы до ног Зиву и Афанасия, но, увидев на ноге старого воробья белую ниточку, поспешно отвела глаза и взволнованно ахнула.
- Малыш, потише, ведь мы не одни, – проговорил Афанасий. - Ведь ты совершенно прав, богами они хотят быть, величия своего хотят, хотят, чтобы им подчинялись.
- Дедушка, а ты разве не хочешь этого? – перебивая, спросил Зива.
- Эх, Зива, Зива, у меня всё есть. Мне верят, меня почитают и как только я начну об этом кричать, мной будут посеяны семена сомнения и будут спрашивать «а правда ли он так велик?», «и зачем он рвётся к власти?». Запомни мальчик мой, всё имеют лишь те, кто не боится потерять всё нажитое добро.
- Дедушка, как же можно потерять добро ведь оно в твоём сердце?
- Умница Зива, хороший вопрос. Нажитое добро – это так только говориться, добром некоторые считают деньги, власть, дома. Но, пойми же сам, это всё добро если будет без меры перейдёт во зло. Например, власть и большие деньги портят души людей, впрочем, так же как и отсутствие денег. Всё зависит от воробья, некоторым нужно лишь чуть-чуть власти, чтобы погубить свою душу, а некоторых не испортят никакие богатства.
Прадедушка Зивы посмотрел на тень дерева лежащей на взлохмаченной ветром траве и сказал:
- И так, юный гений, вот и пришло то самое время. Я обещал тебе исключительный день, подошёл и тот час – сегодня ты сможешь полететь.
Афанасий ждал реакции Зивы на свои слова, но он отрешённо молчал, боязливо глядя куда-то вниз.
- Дедушка, значит, сегодня ты меня научишь летать? – протянул Зива.
- Ну, внучок, не совсем. Бывает так, что ты уже все умеешь сам и тебе нужен только шанс, показать силы. Я дам тебе этот шанс. Но сначала я расскажу тебе мою любимую сказку, её мне рассказывал отец, моему отцу, рассказывал его отец, то есть мой дедушка и так эта сказка переходила из поколения в поколения, как кладезь мудрости.
Под гомон воробьёв, Афанасий начал рассказывать свою сказку и его тихий голос, вскоре перебивал голоса тысячи воробьёв облепивших старый дуб.
- Вся мудрость открыта нам с давних времён, - говорил Афанасий. – А эта сказка, как мост в древность, как путь к живительным истокам простоты и мудрости.
Итак, жили в древние века два брата, были они очень разные, и люди прозвали одного из них Умный, а другого Смелый. Жили они с отцом в ветхой лачуге, всей едой для них был хлеб и неизвестные растения, которые посадил дождь возле их дома. Выросли братья, ели они за пятерых и отец не мог уже их прокормить. Тогда он со слезами на глазах, отпустил их искать лучшей доли в дальних краях. Пошли братья, куда глаза глядят и на четвёртый день дошли до огромного города.
- Братец, давай разделимся, ведь тогда у нас будет больше шансов обрести своё счастье. А через месяц мы встретимся у главного входа в город и расскажем друг другу чего смогли добиться, - предложил Умный.
Смелый согласился и два брата разошлись в разные стороны, на поиски своего счастья.
Через месяц у входа в город они встретились, Умный был похож на нищего, он исхудал, глаза его впали, волосы на висках окрасились в седину, а Смелый был избит и одежда на нём была оборвана.
- Боже мой, я столько раз видел несправедливость этого мира, мой мозг смог бы найти любые решения проблем, я бы мог быть советником короля, но мне не хватало смелости осуществить задуманное. Я робел перед каждым глупцом, я боялся быть непонятым.
- Братец мой, так и мне было нелегко, - говорил Смелый. – Меня гнали отовсюду, я старался попросить помощи короля, но его советники сочли меня глупым и не пустили к своему повелителю.
Смелый сел рядом с братом, и заплакал.
В ту пору по городам ходил некий мудрец, он путешествовал в одежде нищего и лицом был похож на любого из людей.
Два брата всё так же сидели на земле, прожженной солнцем и причитали, через несколько минут к ним подошёл бродяга и спросил о чём они горюют.
- Я плачу о том, что мне не хватает смелости, – ответил Умный.
- А я горюю о том, что Бог обделил меня умом, - говорил Смелый.
- Всем чего-то не хватает, - заговорил странник, - этот барьер через который нужно перешагнуть. Всегда бесполезно то, чем не можешь воспользоваться. Две половинки одного целого не могут жить друг без друга. Разве вы знаете человека, который может смотреть одним глазом вправо, а другим влево. Вы и есть половинки одного целевого.
Странник ушел своей дорогой, и больше два брата его не видели.
Умный перестал горевать и обнял своего брата.
- Братец, ведь это мы! мы то целое, о котором говорил странник. Мы не можем жить друг без друга. Мой ум и твоя смелость всегда должны идти рука об руку! - провозгласил умный.
Два брата, держась за руки вошли в город и больше никогда не расставались.
Прошёл год, город приклонился перед двумя братьям и сделал их своими почётными гостями. Их отец жил теперь с ними в прекрасном замке и люди дивились их успеху.
А мудрец всё так же ходил по разным городам и проповедовал ум и смелость, как две частицы одного целого.
Афанасий закончил рассказ и затих, но как ни странно он не услышал вокруг гула воробьёв, все они, смотрели на него и его соседка, которая, отводя от него глаза, ахала во всю длину своего выдоха, теперь плакала. А потом всё опять понеслось с необычайной скоростью: споры, крики, требования.
- Всё ли ты понял? - спросил Афанасий у Зивы.
- Всё, - отвечал он.
- Тогда что ты понял? – задал вопрос Афанасий.
Зиве не хотелось разъяснять понятое им, ведь иногда понятое не так просто объяснить словами и он снова хотел ответить «Всё понял», но взамен просто сказал:
- Не всем хватает смелости показать свой ум и не всем достаёт ума, чтобы не показывать свою глупую смелость. Ты лишь тогда добьёшься успеха, когда смелость будет руководить твоим умом.
- Малыш, да ведь ты мудр не по годам, - восхитился Афанасий.
- Что вы дедушка, ведь я просто ученик, - ответил на это Зива.
Афанасий перелетел с ветки в гнездо Зивы и быстрыми шагами заходил по нему.
- Я обещал тебе, что сегодня ты сможешь научиться летать, - заговорил Афанасий. – Знаешь ли ты, что может помешать научиться этому?
- Нет, - отвечал Зива.
- Так вот знай, что во многом из того, что мы хотим, но не делаем, виноваты мы сами; мы не верим в свои силы, и страх парализует наши действия. Чтобы не случилось, ни в коем случае, не нужно бояться, - с этими словами Афанасии подошёл вплотную к Зиве и просил его стать на край гнезда. – Посмотри вниз и вокруг себя. Всё, что ты сейчас видишь - это возможность.
- Какая возможность, дедушка?
- Всё что вокруг нас даёт нам разные возможности, и сейчас перед тобой шанс научиться летать.
- Дедушка, а что нужно сделать, чтобы использовать этот шанс?
- Нужно лишь верить в себя, - проговорил Афанасий и толкнул с края гнезда своего правнучка.
Зива кубарем летел вниз и кричал:
- Дедушка, я ведь не умею!
- Мы не умеем лишь оттого, что не верим в себя, - кричал Афанасий.
«Я умею, я умею летать», - пронеслось в голове Зивы, и крылья его с какой-то непонятной силой начали поднимать его над землёй.
Афанасий плакал и нашёптывал себе:
- Он всё умеет, если захочет. Абсолютно всё.
* * *
По небу плыли четыре чёрные точки - это были Зива его папа, мама и прадедушка. Впереди всех летел прадедушка и, оборачиваясь, кричал Зиве, подмигивая:
- Малыш, стоит лишь верить в себя, и весь мир откроется тебе. Я тебе расскажу сказку про…
- Дедушка! – сердито перебила его мама Зивы.
- Ну, да ладно, всё постепенно… Всё пос-те-пен-но! – восторженным шёпотом проговорил Афанасий.
Источник: Administrator, 16.11.2007
